Закончился наш первый выездной
концерт. За концерт предложили 40 рублей, и мы чуть не поссорились -- я
считал, что за настоящее искусство деньги брать стыдно. В конце концов
ребята убедили меня, что деньги пойдут не на портвейн, а на приобретение
аппаратуры, и я сдался. Была заведена деревянная коробочка из под гаванских
сигар для содержания общей кассы. Прослужила эта коробочка нам удивительно
долго. Концерт прошел хорошо, с подъемом. Правда, когда все закончилось,
и мы, пьяные от счастья, двигались по пустырю от школы к магистрали, неся
на себе все наше нехитрое снаряжение, нас окружили и здорово побили. К
счастью, хулиганы тогда еще не разбирались в музыкальных инструментах,
и, кроме шарфика Мазая ничего не пропало. Между тем, школа подходила к
концу.
Пресловутых стиляг, коктейль-холла
и борьбы с джазом мы практически не застали. К семидесятому году мир заполнили
хиппи. Статья в журнале "Вокруг света" открыла нам глаза на истину. Называлась
эта статья "Хождение в Хиппляндию". Мы с Борзовым выписывали оттуда цитаты,
где хиппи провозглашали свою программу (я, например, помнил все наизусть).
Платформа хиппи была принята безоговорочно. Масла в огонь подлила история,
когда одного десятиклассника собирались исключить из комсомола за длинные
волосы. У него безуспешно пытались выяснить, против чего он протестует,
будучи советским комсомольцем, и что хочет доказать. Он виновато молчал,
и праведному гневу комсомольских активистов не обо что было биться. Румяные
активисты выглядели отвратительно. Мы с утроенной силой принялись растить
волосы. Мы просто тужились, пытаясь ускорить этот процесс, и с отчаянием
глядели в зеркало по утрам. Волосы не могли расти быстрее отпущенного природой
срока. (За полгода до этого, доведенные до отчаяния придирками педагогов
к нашим битловским прическам и будучи удаленными за них с урока, мы отправились
в парикмахерскую и побрились наголо. Это была первая сознательная демонстрация.
Получилось эффектно, но, увы, не хиппово).
И вообще, школа для нас доживала
последние дни, мы уже одной ногой ступили во взрослый мир, где гулял пьянящий
ветер свободы. Там по стриту ходили люди с волосами до плеч, подметая асфальт
неимоверными клешами. Общими усилиями мне были построены первые клеша.
Надо сказать, что до этого момента я рос абсолютно безразличным к своей
одежде. У нас в семье как-то так повелось. Но тут дело было не в моде --
клеша являли собой знак отличия, удостоверение кастовой принадлежности,
и, конечно, я придавал этому соответствующее значение. И вообще, нельзя
было играть рок-н-ролл в школьной форме. Штаны мне сшила Света, жена хиппового
художника. Жили они на Щербаковской, имели непосредственное отношение к
СИСТЕМЕ, что поднимало их в моих глазах на недосягаемую высоту. В их квартире,
расписанной цветами и пацификой, все время ютились какие-то хиппи, кто-то
ночевал, кто-то играл на гитаре, кто-то вещал о буддизме. Это выглядело,
как настоящая коммуна. Штаны мои были сшиты из яично-желтого вельвета.
От того места, где ноги раздваиваются, они поднимались по телу сантиметров
на семь, не более (говоря профессиональным портняжным языком, имели очень
низкий пояс). Клеш я просил делать не безумно большой (я все-таки робел),
и мы остановились на 30 сантиметрах. Очень хорошо помню, как я шел в этих
штанах домой. Сверху их дополняла вельветовая же черная рубаха, из под
которой виднелась (опять же!) желтая водолазка -- намек на принадлежность
к миру битловской музыки.
Ярко светило солнце. Я нес
штаны, как знамя, замирая от гордости, восторженно ощущая спиной суровые
взгляды прохожих. Штаны подвели черту, разделив меня и их. Зато любой хиппи
с Пушки или с Трубы мог обратиться ко мне, как к брату.
Отечественные хиппи бродили
по центру Москвы, сидели у памятника Пушкину, толпились в подземных переходах.
Помню, тогда я часто думал, сильно ли они отличаются от своих западных
собратьев. Сейчас, поездив по миру, с уверенностью могу сказать -- ничем
не отличались. Это была абсолютно интернациональная волна. Хипповая прослойка
называла себя "системой". В системе знали друг друга почти все. Правда,
постоянно возникали ходоки то из Ленинграда, то из Прибалтики. Помню громкие
имена -- Юра Солнце, Сережа Сержант (не армии, разумеется, а Сержант Пеппер!).
Я не входил в систему -- у меня просто не было на это времени, но духом
я был с ними. К вечеру система начинала кучковаться, выяснять, на чьем
флэту сегодня тусовка (это, естественно, определялось отсутствием дома
родителей, то есть парентов). Однажды я пригласил такую бригаду к себе
на флэт. Собственно, сначала бригада была небольшая. Но радостные новости
распространяются в системе очень быстро, и, пока мы шли вниз по улице Горького
(по Пешков стриту) к метро "Проспект Марса" (к Трубе), наш отряд обрастал
новыми бойцами и подругами, так что мимо очумевшей лифтерши в моем подъезде
уже протопало человек тридцать. В квартире тут же устроились на полу, заняв
все пространство, и принялись курить, пить портвейн, слушать Битлов и спать.
Кончилось тем, что одна хипповая девочка спросила у меня, собираюсь ли
я на этот флэт завтра, так как тут клево и по кайфу. У меня не повернулся
язык сказать, что я, в общем, хозяин. Завтра приехали родители, и встреча
не состоялась.
Система мирно прожила до семьдесят
первого года, и покончили с ней практически разом. Как то на психодром
(садик перед Университетом) пришел милый молодой человек в штатском, честно
представился сотрудником органов внутренней секреции и поведал, что есть
идея -- провести всем московским хиппи настоящую демонстрацию в защиту
мира. Доверчивые хиппи с восторгом согласились, и акцию назначили на 1
июня -- День защиты детей.
Когда пестрая волосатая толпа
с плакатами "Нет войне во Вьетнаме", "Мир во всем мире" и прочее заполнила
скверик, со стороны улицы Герцена неожиданно появились автобусы, куда оперативно
и без шума переместили всех демонстрантов. Далее их развезли по районным