|
||||||||||||
Кайенне: джунгли
Товарницки: И затем...
Сатпрем: Да, для меня Кайенне были скорее "вызовом", чем выбором.
Товарницки: Вызовом?
Вызовом.
Товарницки: Чему?
Вероятно, потому что... Кайенне имели славу каторжной тюрьмы, проклятого места.
Для начала вы высаживаетесь на Дьявольском Острове (смех). Это было как раз для меня! Я подумал: "Превосходно, пойдем и посмотрим, что в недрах дьявола!"
И затем... на палубе третьего класса я встретил старателя, направлявшегося в Гвиану, который сказал мне: "Послушай, в Кайенне есть Горное Управление... Ты можешь попытаться наняться там. Они ищут... Довольно трудно найти людей, желающих отправиться в джунгли. Так что они будут рады взять тебя."
Поэтому я отправился в Горное Управление, и они сразу же меня взяли. Меня посадили в гребную шлюпку с несколькими западными индейцами, и я отплыл в джунгли за своим первым уроком.
И, должен сказать, это было... высадка в этих джунглях была подобна входу... в катаклизм.
В течение нескольких дней я был... как бы вне себя, был как бы вырван из самого себя, ПОДАВЛЕН миром, который был... вне всякой меры для меня. Кишащий, шипящий, свистящий мир. Гигантские деревья, болота, дождь и дождь и дождь. Я чувствовал себя потерянным -- больше, чем потерянным; это было как вход в катаклизм. Все время, с "Жизнью Божественной" под мышкой. И что же дальше?
Люди не представляют. Они проводят свою жизнь в каком-либо специфическом одеянии. И те одежды вмещают в себя определенное число чувств, идей, принципов. Есть всевозможные маленькие вещи, все кружащиеся и кружащиеся в тех одеяниях. Как бы там ни было, они проводят свою жизнь в какой-либо особенной одежде.
И внезапно эти одеяния срываются с вас.
Но как раз этого я и хотел! Со времен моего детства в Бретани я всегда чувствовал, что есть некий секрет, который должен быть найден. Нечто должно быть ВЫВОРОЧЕНО из глубин.
Когда я выглядывал на море, в поле моего зрения попадало большое дерево (как оно называлось? какое-то хвойное дерево; оно было прямо перед окном моей спальни..) Кипарис! Прямо перед окном моей спальни, на берегу моря рос большой черный кипарис. И я обычно часами смотрел в это окно.
И там была паутина... Помню, что как-то я увидел паука, висевшего среди ветвей кипариса. Я смотрел на ту паутину. И внезапно я как бы увидел себя в паутине. Я видел себя... я видел этого маленького приятеля в центре паутины, со всеми нитями -- которые были, прежде всего, всеми книгами, которые я прочитал, ведь прочел я тонны книг, и затем друзья, родственники, семья, иезуитский пансионат, математика, химия, и все, с чем я соприкасался.
Я действительно видел себя как бы... пойманным в паутину. И я подумал: "А что случится, если я оборву все эти нити?"
Это был тот вопрос, который все возвращался и возвращался ко мне: "Если я перережу все эти нити, то, может быть, я завладею тайной?". Я чувствовал, что была тайна. Жизнь является тайной -- каждая вещь в ней. Мы должны ВЫРВАТЬ тайну у самих себя. И все является неким предлогом, чтобы ВЫРВАТЬ то, что находится там, в глубинах этой человеческой плоти.
Когда я был в море, на своей лодке, то одежды, да, сбрасывались. И я сливался с чем-то, что было чрезвычайно удовлетворяющим, светлым, необъятным, легким. Больше не было... никакого груза. И затем, грубо, я обнаружил это снова в концлагерях: внезапно одеяния были сорваны; ничего не оставалось -- ничего не оставалось, и все же там было нечто.
Затем, снова, во взгляде Шри Ауробиндо: внезапно одеяния спали. И... нечто иное было там.
Я хотел схватить ту тайну, вы понимаете.
Для меня жизнь была ТАЙНОЙ, которую нужно открыть.
И в гуще того леса та же самая вещь: внезапно все оказалось таким подавляющим, одновременно столь прекрасным и пугающим. Ведь несмотря на то, через что я прошел, я все еще оставался маленьким западным парнем из среднего сословия. Несмотря ни на что, я получил специфическое французское воспитание. И таким я и был, посреди того катаклизма.
Товарницки: Можете Вы описать то чувство в лесу?
Вы полностью подавлены.
Те гигантские деревья, столь прекрасные, столь необычные! Повсюду вьющиеся лианы. Это шипение... это постоянное шипение, те звуки, те болота -- вы не можете сделать и трех шагов, чтобы не угодить в болото. Иногда стоит мертвая тишина, и вдруг она оживает. И змеи повсюду. В начале это была основная проблема -- змеи. Это было... мне действительно было не по себе, потому что они совершенно невидимы.
И западные индейцы... это были два проводника, потешавшиеся надо мною. Они отлично поняли, что я попал в лес прямиком из Парижа, и они весело проводили время. Они устраивали мне тесты -- это их забавляло.
Товарницки: Как?
О, самым разным образом. Со змеями, особенно.
Дело в том, что вы не можете разглядеть тех змей! И они повсюду. Они совершенно сливаются с ландшафтом. Вы уже готовы поставить ногу на змею, и в следующую секунду переступаете через нее... Вы цепляетесь рукой за ветку, и как раз там оказывается змея. В этом лесу поистине тьма змей. А так он почти пустой.
Так что я был в состоянии, не знаю, потерпевшего кораблекрушение, в течение ряда... в течение трех-четырех дней.
Товарницки: Где-то Вы говорите о вибрации леса.
Это кишащий, шипящий, вибрирующий мир. Это не человеческий мир! Это действительно как вторжение в иной мир. Именно поэтому вы внезапно чувствуете себя потерпевшим "кораблекрушение" -- вы должны подстроиться под это, тело должно СТАТЬ СОЗВУЧНЫМ со всем этим.
И затем как-то после двух-трех дней (однажды ночью меня даже бил озноб, так это было СИЛЬНО; этот лес был столь мощным, столь подавляющим), меня трясло, потому что я не мог.. не мог войти туда! Я все еще был в своей шкуре западного человека, вы понимаете.
Мои одеяния были сорваны. Я боролся с чем-то, что я не мог понять. Из-за этого я подхватил лихорадку. Через день со всем было покончено. Внезапно я спросил себя: "Посмотри, почему ты так реагируешь? Ты боишься умереть?"
И поэтому (смех) я внезапно рассмеялся и сказал: "Хорошо, если я наступлю на змею, то и наступлю на змею! Если я возьмусь рукою за змею, то и возьмусь рукою за змею! МНЕ НА ЭТО НАПЛЕВАТЬ!"
И в тот момент, когда "мне на это наплевать" вышло из моего сердца, из моих "внутренностей", со всем было покончено! Установилось ЧУДЕСНОЕ сообщение со всем. Я больше не смотрел, где я шел. Я не придавал ничему значения. Я лишь концентрировался на том, чтобы ЛЮБИТЬ, быть этим лесом и предоставить себя в его руки. И это было чудесно.
Я уже больше не мог наступить на змею! Ничто не могло коснуться меня! Несчастья были невозможны! Я... я слился с лесом. Я был в его музыке, в его безумии; я был в его грубой красоте, в его молчании... Я слился со всем.
Товарницки: Но когда-то Вы сказали или написали: "Понимаешь также, что человек -- это просто песчинка во вселенной."
О, да, совершенно верно.
Да, он -- крошечная песчинка.
Прежде всего, вы растворяетесь в этом! После того, как вы сумели испустить тот крик: "Мне наплевать; мне все безразлично! Я делаю решительный шаг, я теряю себя там", тем же образом, как вы бросаетесь в море -- это стихия: вы буквально бросаетесь в лес. С того мгновения, да, исчезла даже песчинка! Осталось лишь нечто, что радостно слилось со всем этим, с жизнью деревьев, водой, дождем, звуками... Это было как чудо. И затем, иногда... да, по ночам, по ночам...
В первый раз я услышал это...
Понимаете, вы спите в гамаке, потому что не можете спать на земле -- идет дождь. Дождь идет девять месяцев в году, непрерывно. Так что по мере продвижения по лесу вы строите один лагерь за другим, используя стволы деревьев, лианы, пальмовые листья, чтобы сделать крышу, и подвешиваете гамак.
А по ночам -- ночь в лесу - это поистине что-то необычное. Все те звуки, те звуки... свистящие, стрекочущие, миллионы насекомых и лягушек вокруг вас.
Там действительно начинаешь... терять себя.
Но в ту первую ночь, когда пришли красные обезьяны, было в самом деле фантастично! Вы еще не видели тех красных обезьян. Обычно они перемещаются только по ночам. И движутся большими группами, по самым верхушкам деревьев. Они приходят издалека и издают -- все вместе -- какой-то хриплый рев. Рев... такого я никогда не слышал в своей жизни. Я думаю, что это их способ отпугивать возможных врагов или что-то подобное этому. Так что вы слышите то грозное пред-человеческое завывание, исходящее оттуда, из глубины леса, и оно все приближается и приближается и приближается, уподобляясь грандиозному доисторическому хору... Вы гадаете, не пришли ли они за вами! Но, конечно же, их нисколько не интересуют люди. И они проходят высоко вверху... Этот животный шум как революция. Это нечто необычайно острое. Затем рев стихает, стихает, исчезает, и возвращается тишина.
Такая необычная тишина после той ревущей волны.
И внезапно вы снова начинаете осознавать маленький кусочек я в вас... и вы чувствуете себя так... как бы на заре земли человечества - таким маленьким, крошечным, хрупким. В чем смысл этого маленького дыхания в ночи, посреди великого леса? Что это?
Так что... снова спадает еще один кусочек одежды.
Вы оказываетесь лицом к лицу с нечто очень близким к корням... очень... Да, корням человечества: когда человеческое существо впервые прислушалось к ТОМУ и сказало себе: Что? Что такое это "я", столь крошечное посреди всего этого?
(короткое молчание)
Невозможно выразить это словами, но в тот момент приходит некий способ БЫТИЯ, знаете ли, определенная ВИБРАЦИЯ бытия, крайне чистая, предельно свободная ото всяких слов -- прямо как... маленькое "я" на заре мира, вслушивающееся.
Товарницки: Это также интуитивное переживание всей эволюции, через которую можно пройти, не так ли?
Это суть человеческого вопроса.
Там вы касаетесь самого существа человека, когда все мысли ушли, когда он избавился от всей своей академической, социальной, семейной шумихи. Когда он поистине "самый первый человек в мире", наедине с тем фантастическим хором красных обезьян, той движущейся ревущей волной... Они прыгают с ветки на ветку, двигаясь издалека как волна... Звуки такие, как будто бы они РАЗБИВАЛИ себе грудь, как если бы... Вам там нет места!
Нет места для вас. Вы СОВЕРШЕННО чужой в том мире. Или же вы говорите себе: Что? Кто? Кто я во всем этом? Что есть "я"?
Просто какое-то биение я в вас, без слов, даже без вопроса -- просто "биение" посреди громадного мира.
Товарницки: И это начало ответа?
Это начало того, что ЕСТЬ. Все остальное -- это шум, суета и т.д. Но в то краткое мгновение, когда вы уподобляетесь живому вопросу, чистому дыханию перед грандиозностью мира -- это простая "пульсация бытия" обладает... непревзойденным качеством.
Вы осознаете, что... это само существо вашего бытия, определение первого человека в мире, само значение человека -- все же это просто пульсация БЫТИЯ. Ничего более.
Товарницки: Сколько Вы пробыли в лесу?
Я провел год в глубине джунглей. Целый год.
Но нет ничего непостижимого в том, что произошло.
Это было... чудесно, вы понимаете. Там я научился вещам, о которых не знал: ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ сообщение с миром, в который я бросил свое тело и душу. СОГЛАСИЕ с миром.
Товарницки: Были ли Вы когда-либо на волоске от несчастного случая?
Никогда! Я даже никогда не "думал", что может произойти несчастный случай! За исключением первых трех дней, когда я переживал то состояние катаклизма -- с меня были сброшены одеяния, и я был потерян. После этого все кончилось! Смерть была немыслима, несчастные случаи были немыслимы!
Товарницки: Вы когда-нибудь думали о том, чтобы остаться там навсегда?
Нет, вовсе нет! А произошло вот что.
Проведя десять или одиннадцать месяцев в лесу, я действительно был очень счастлив. Я знал ряд МГНОВЕНИЙ, когда чувствовал себя воздушным... столь легким я был, когда находился в гармонии с миром. Я был... я имел мгновения -- более, чем мгновения; дни, повторяющиеся дни подлинного счастья.
Затем -- не помню точные обстоятельства -- однажды я сказал себе: "Боже мой, ты становишься пленником леса! Ты его узник... ты становишься прямо как "лесной буржуа"! Ты попался!
Внезапно, это действительно меня встряхнуло.
Три дня спустя я уже сидел в лодке и плыл назад -- я бросил все. Я возвратился в Кайенне. Со всем было покончено. Я решил: "Поеду в Бразилию".
Не знаю, что произошло, но внезапно я сказал себе: "Да ведь ты становишься пленником!".
Я надел на себя другой кусочек одежды -- одежды человека лесов. Было очень удобно ходить одними и теми же кругами, я мог бы продолжать в таком духе и сорок, и пятьдесят лет, и умер бы в лесу. И что тогда?
Мой секрет все еще ускользал от меня!
Мой секрет -- как если бы вы могли за него ухватиться, только если с вас сброшены все одежды.
Но после этого вы немедленно нацепляете новые. Вы сразу же возвращаетесь к другой привычке бытия, другой рутине, которая может быть очень приятной, более или менее красивой и обширной, но, тем не менее, это привычка. И вы оказываетесь пленником малого или большого счастья, маленького или большого приключения. Но вы -- пленник. А я не хотел быть пленником -- ЧЕГО БЫ ТАМ НИ БЫЛО и КОГО БЫ ТАМ НИ БЫЛО.
Товарницки: Андре Бретон говорит об укоренении в приключении, в мистерии...
Точно! Вы делаете себе законом быть вне закона! Именно это я внезапно почувствовал: "Да ведь, я же... я укореняюсь в законе быть вне закона!"
Бразилия: миллионы за ничто
Товарницки: Поэтому Вы приняли решение...
О, я не терял ни минуты! Потому что... уж если я что-то решил, то решил. Я прыгнул в лодку и возвратился в Кайенне. И упаковал свой багаж: "Прекрасно, я отправляюсь в Бразилию."
Я пробыл неделю в Кайенне -- довольно ужасная была неделя, должен сказать -- затем сел в самолет и приземлился в Белеме, на Амазонке.
Здесь я испытал всевозможные новые приключения.
В Белеме у меня был выбор. Во-первых, был соблазн взять лодку и отправиться вверх по Амазонке. Но тогда я подумал: "Так ты повторишь опыт джунглей. Ты не собираешься делать это дважды, не так ли?"
Поэтому я покинул Белем и побродил вокруг. На грузовиках и всяком мыслимом и немыслимом транспорте я добрался до Бахии. Оказавшись в Бахии, я подумал: "Ну и куда же ты собираешься отправиться теперь?"
Наконец я сел в другой грузовик: "Поедем вглубь Бразилии и посмотрим, что произойдет."
Товарницки: Но какие Вы имели средства для жизни? Вы работали?
Для жизни... я даже не знал, что в Бразилии говорят на португальском языке. Когда я прибыл в Белем, то думал, что люди говорят по-испански. Вот каким было мое образование (смех)! По нужде я быстро подхватил несколько португальских слов. В действительности, я очень быстро выучил португальский.
Но я должен был зарабатывать себе на жизнь! Я должен был что-то делать.
И на последние деньги, остававшиеся у меня в Бахии, я решил: "Возьму грузовик и поеду вглубь континента; увидим, что из этого получится." А я всегда мог работать своими руками, делать что-либо.
На пути (выехав из Белема, я пересек так называемую Сертао, пустынную область Бразилии), я свалился в ужасной лихорадке.
Находясь в грузовике, я просто ничего не знал; возможно, я подцепил малярию или что-то вроде этого. Но я не беспокоился, потому что полностью игнорировал болезнь; мне было наплевать. Я не верил в болезнь. Но поскольку я горел в лихорадке, то водитель грузовика бросил меня в деревне, просто положил меня где-то, да и оставил меня там. А сам уехал. Так я и остался наедине со своей лихорадкой.
Так что, это тоже было... некое другой испытание.
У меня не оставалось ни гроша. Я с трудом мог связать три слова на местном языке. И я подхватил ужасную лихорадку, причину которой не знал.
Но так получилось, что мимо деревни проходили какие-то плантаторы, и кто-то сказал им: "Там лежит гринго, он болен." И те плантаторы оказались французами! Не знаю, может ли вы себе представить, но происходит так, что мимо крошечной заброшенной деревеньке в глубине Бразилии, проходят плантаторы, которые оказываются французами, и кто-то говорит им: "Там умирает гринго. Можете вы что-нибудь сделать?"
Они положили меня в свой пикап и увезли прочь... У них была плантация какао.
Я выздоравливал очень быстро, потому что просто не верил в болезнь. Нужно просто избавиться от определенных вещей, и это все.
Товарницки: Плантация какао -- это страна золотых плодов!
Да, очень мило, действительно. Это...
Товарницки: Она желтая, не так ли? Помните цвета?
Они розового цвета. Первые побеги какао розовые. Они прелестны, эти самые первые побеги. Деревья какао совсем невысоки, они скорее напоминают большой кустарник, если угодно. И покрыты всеми оттенками розового.
Они растут в Матте -- так они называют лес. Там нет больших гор, просто маленькие холмы с лощинами и речушками -- маленькими вьющимися речками. Очень мило.
И сразу же один из плантаторов спросил: "Ты умеешь ездить верхом на лошади?". "Ну конечно, я умею ездить на лошади", -- заявил я. Естественно, я никогда в своей жизни не садился на лошадь, но должен был... играть свою роль, должен оказаться способным.
Они посадили меня верхом.
И все пошло чудесно. Лошадь была очень послушной, и я был готов ко всему. Они вынудили меня нестись на лошади во весь опор по Матте. Они тоже устроили мне тесты, чтобы посмотреть, как я справлюсь.
В конечном счете между нами росла некая дружба. Три-четыре недели спустя они отвели меня в сторону: "Как насчет того, чтобы выращивать какао вместе с нами? Мы выделим тебе плантацию." И верхом на лошадях мы поскакали в очень милое место. Там был маленький риачон (маленькая речка) и Матта. Там были большие холмы, леса... И два или три холма были покрыты деревьями какао. Они сказали: "Это все твое". И там был также небольшой полуразвалившийся дом -- он стоял на отшибе.
Я посмотрел на все это... и представил себя "плантатором"... плантатором -- плантатором на всю жизнь, понимаете.
Внезапно я увидел полную картину: "Что я вообще здесь делаю! Итак, я буду выращивать какао, набивать им мешки и взвешивать их в деревне. И буду следить за рыночной ценой (есть биржа какао), чтобы постараться продать свое какао на 50 крузейро дороже, чем неделей раньше."
Я увидел себя посреди этого и подумал: "Нет, это невозможно!"
На следующий день я ушел. Все было кончено. Я очень разочаровал плантаторов. И я отправился на юг, в Минас Гераес.
Я должен был зарабатывать на жизнь -- у меня не было ничего.
Минас Гераес находится к северу от Рио-де-Жанейро.
Я стал искателем, я начал искать слюду. Я должен был зарабатывать деньги. В Бразилии есть залежи слюды, там полно таких залежей. А слюда считается довольно редким минералом. Так что я начал искать слюду для одной местной компании, которая имела свое маленькое представительство в одной из тех удаленных деревушек, куда вы можете добраться лишь на лошади или на джипе. Ехать на джипе можно двумя способами.
Там либо идет проливной дождь, либо крайне сухо. Когда идет дождь, дороги превращаются в сплошное месиво. А когда показывается солнце, эта грязь сразу же затвердевает и становится как рифленый металл. Так что у вас есть выбор: либо ехать на джипе очень медленно, либо нестись на сумасшедшей скорости, рискуя сломать себе шею. Было два способа передвижения: верхом на лошади и на джипе.
Так я искал слюду... я был в этом деле... не знаю, пять или шесть месяцев. Компания принадлежала одному американцу, американцу из Бостона. Пожилой американец, очень приятный человек, действительно, очень, очень приятный и очень состоятельный, и у него не было детей. И я ему очень понравился, потому что... я рисковал. И за что бы я ни брался, я старался, как мог. Если я уж делал что-то, то должен был делать это наилучшим образом. И я разведал немало залежей слюды.
(короткое молчание)
Так что он решил приблизить меня к своему бизнесу, принять меня как "сына".
Это было довольно заманчиво.
Он позвал меня в Рио-де-Жанейро, потому что его офис находился там. У него была яхта. Он знал, что я люблю плавать. Он сказал: "Смотри, вот твоя лодка!". Так я поплыл на яхте в залив Рио-де-Жанейро. Это было чудесно. Наконец-то я снова в лодке! И конечно же, я повстречал прелестную бразильскую девушку -- она была прекрасна. И было множество живописных островов в заливе Рио-де-Жанейро...
Рио-де-Жанейро: красный остров
Товарницки: Так что Вы опять попались в ловушку, из которой должны были выбраться...
Точно!
Дело в том, что вы сразу не понимаете, что это ловушка.
Но однажды я понял это. Я поплыл на один из островов залива -- залив Рио-де-Жанейро действительно прекрасен. Тот остров был усеян красными цветами: красные огненные деревья. На острове был старинный дом, арендованный, я думаю, одним австрийцем. Это было поистине великолепное место. Сады усеяны Греческими Венерами; комнаты обставлены антикварной мебелью... О, действительно, превосходное место, как бы райский уголок. И я был с бразильской девушкой.
Но как-то вечером я взглянул на все это... Знаете, бывают в жизни такие моменты, когда ваши глаза широко открываются и остаются неподвижными, застывают; и каждая мелочь вокруг вас внезапно запечатлевается. Вы не знаете, почему или как...
Мои глаза застыли на том маленьком пляже, на той очень милой и прелестной бразильской девушке возле меня, и слюдяные залежи где-то там, и яхта ждет меня. Я сказал себе: "Но что же ты ДЕЛАЕШЬ здесь! С какой стати ты это делаешь!"
Я больше не мог вынести ни минуты... Я просто -- просто не мог. Тем же вечером мы вернулись в Рио. Я пошел к тому обаятельному пожилому американцу и сказал ему: "Я уезжаю." "Куда же?", -- спросил он. "В Африку", -- ответил я. Он подумал, что я совершенно спятил. Он действительно подумал, что я сошел с ума.
В течение тех месяцев, когда разведывал слюду, я скопил немного денег. Я пошел в Трансантлантическую Компанию и спросил: "Есть ли у вас рейсы в Африку? И куда прибывают корабли?" Мне ответили, что некоторые лайнеры, направляющиеся во Францию, делают остановку в Дакаре. "Хорошо", -- ответил я и купил билет третьего класса до... Дакара. И у меня действительно почти ничего не оставалось, хватило лишь на билет.
Не знаю почему, но я оставил все... Или, скорее, внезапно я увидел ловушку. Я увидел себя пойманным в ловушку. Я подумал: "Что? Ты собираешься кончить свою жизнь толстым миллионером, собственником слюдяных приисков? И потом наделать маленьких бразильцев, или франко-бразильцев, которые сделают своих маленьких франко-бразильцев?" Я просто не мог вынести это.
Товарницки: Большинство людей завидывало бы Вам!
Но к чему зависть? Люди имеют ту судьбу, которую выбирают... И та, судьба, которую они выбрали, вероятно, хороша для них. Возможно, это самая лучшая вещь, которая может произойти с ними.
Мой путь -- это не лучший путь, знаете ли; это просто МОЙ путь.
Африка: теряя себя
... Прибыв в Дакар, я занялся поисками комнаты в гостиницах -- гостиницы были забиты до отказа, полным-полно людей. Я взял такси в поисках гостиницы. Я наблюдал, как щелкает таксометр, унося мои последние франки. Наконец, я нашел гостиницу, скорее, лачугу, в пригороде Дакара. Комнату я должен был делить вдвоем с "кем-то". И первое, что сказал этот "кто-то", молодой человек, занимавший комнату (там были две кровати: для него и для меня), было: "Надеюсь, Вы не против делить комнату с евреем?". "Ну...", -- ответил я, -- "Отчего же? Евреи -- очень симпатичный народ. Все евреи, которых я встречал, были очень благородными людьми."
Почему он... я не мог понять его вопроса.
Я действительно был ошарашен его вопросом, знаете ли. Для меня еврей, негр, китаец -- это все человеческие существа. Я никогда не мог понять, как люди могут видеть разницу. Это было превыше меня. И тот молодой человек был так тронут моей совершенно естественной реакцией, что поинтересовался: "Что Вы собираетесь здесь делать?". "Ну", -- ответил я, -- "Я разбит и мне захотелось съездить в Африку. В Африке есть пустыня Сахара, и туда мне хотелось бы пойти. Мне действительно хочется в Зиндер." Вот что я ему поведал.
Он рассмеялся. "Послушай", -- предложил он, -- "мои средства ограничены: я продаю словари... неграм. Если хочешь, мы могли бы вместе продавать эти словари."
Предложение звучало довольно... странно.
Я не мог себя представить продавцом словарей!
Но, однако, почему бы и нет? Я зашел так далеко.
Так мы начали ходить из деревни в деревню, от грузовика к грузовику... Мы путешествовали по Судану, Гвинее, Берегу Слоновой Кости, Дахомее, Нигеру. Мы ходили... без конца продавая словари, которые в самом деле хорошо расходились, что позволяло нам платить по счету в гостиницах и путешествовать дальше.
Я прибыл в Зиндер, что было моей навязчивой идеей.
Я хотел пережить "пустыню Сахару".
Я хотел еще раз прикоснуться к стихии. Всю свою жизнь я находил, что можно дышать лишь в стихии, будь то это море, джунгли или... Пережить стихию.
Я прибыл в Зиндер. Только что начался сезон дождей. Мне сообщили: "Пути дальше нет". Так что я завяз там, прямо в сердце Африки, не способный осуществить свою мечту, погрузить тело и душу в пустыню Сахара и... немного ПОТЕРЯТЬ СЕБЯ. Действительно, я так хотел "потерять себя".
Теряя себя...
Товарницки: В то время Вы хотели соразмерить себя с пустыней?
Я хотел погрузиться в нее.
Я хотел погрузиться в нее и посмотреть, что произойдет... Или исчезнуть, если необходимо.
Я проживал каждую секунду своей жизни так... как если бы был готов выбросить ее в окно. Для меня жизнь имела смысл лишь тогда, когда я мог схватить и установить в своем теле тот особый ритм, что случалось непредсказуемым образом, в бразильских Матта или Сертао... Внезапно, в течение нескольких минут устанавливался другой ритм. И это было "ТО", наконец.
Товарницки: Сначала Вы переживали это в море, затем в джунглях.
Да.
Товарницки: И теперь Вы ожидали получить ответ в пустыне?
Да. Вот куда я собирался войти и... возможно, потерять себя, потому что уже не мог продолжать. Мне говорили: "Невозможно двигаться дальше; дорога... тропа размыта. Это же сезон дождей. Движение закрыто."
Товарницки: Так что, прощай пустыня?
Да.
Я завяз в Зиндере.
Но, тогда, оставалось нечто другое... я всегда держал при себе "Жизнь Божественную". Только эта вещь следовала за мной повсюду.
Товарницки: "Жизнь Божественная", написанная...
Шри Ауробиндо. Да, вот что я искал -- "божественную" жизнь. Да, я не знал, что означает "божественная", но давайте скажем... жизнь, в которой можно было бы "дышать", НАСТОЯЩАЯ жизнь. Не костюм, мнящий себя философом, математиком или кормильцем семьи... Не просто кусок одежды, в котором вы все крутитесь и крутитесь, пока вас не положат в гроб; и тогда ваша песенка спета.
Я просто не мог так жить.
Для меня "божественной" была та жизнь, где вы могли бы дышать. Это те моменты, когда вы настраиваетесь на нечто... одновременно столь необъятное и столь "ваше". И все же в этом не было "я". Это как бы... вся земля пульсировала в вас; те моменты были... крайне "полные" и простые.
И именно это я чувствовал в тех вспышках, здесь и там, в течение своей жизни.
Вот что я искал, вот "божественная" жизнь.
Товарницки: Исчезновение эго?
Можно сказать и так, но я не искал философских концепций. Я искал особый способ дыхания.
И, несмотря ни на что, был тот "взгляд", тот "Шри Ауробиндо" там... который смотрел на меня тем образом.
Я был очень, очень опечален, когда услышал, что он "умер", как они говорят. Того взгляда больше там не было. Но "Мать" все еще была там. Она была со Шри Ауробиндо. Она была его спутницей.
Я сказал себе: "В конце концов, может быть секрет там?...". Потому что я мог нарисовать картину: вы складываете одно приключение + одно приключение + одно приключение, но рано или поздно круг замыкается, и вы заканчиваете как профессиональный старатель, профессиональный плантатор, профессиональный моряк... Вы ограничиваете себя, понимаете ли. Вы замыкаете себя в чем-то. Вы просто надеваете другую одежду.
Может быть, они обладали там ... ПОСТОЯННЫМ секретом?
Товарницки: Там -- это где?
У Шри Ауробиндо, в Пондишери.
Я подумал: "Как насчет того, чтобы отправиться туда и посмотреть?"
Но было и неприятие, потому что это был "ашрам". Это означало стены. Но я чувствовал: "По крайней мере, там есть один человек. Это `Мать', спутница Шри Ауробиндо. Возможно, секрет все еще ждет меня там?"
Поэтому на все оставшиеся деньги я купил билет на самолет и отбыл... назад, в Индию... попытаться найти секрет. Но не просто мимолетный секрет -- ту Вещь, которая была бы ЭТИМ способом дыхания каждую минуту в течение всего дня. Нечто постоянное, нечто свободное ото всех одеяний -- нечто естественное!
(короткое молчание)
Никто не живет естественно.
Все в жизни искусственно. Все. В тот момент, когда вы обосновались в чем-то, эта вещь, неважно, что это, становится искусственной.
Я должен был найти... то состояние, где вы живете без искусственных приспособлений, где нечто в вас просто ПУЛЬСИРУЕТ, просто издает человеческий "звук". И поэтому вы переживаете все великолепие, чем вы являетесь.
Поэтому я вернулся в Индию.
Мне было тридцать.
И это... другое приключение. Но радикальное. Не приключение, которое совершает полный круг и делает вас узником.
Это было действительно... ЭТО Приключение. То, которое не ограничивает вас.
Товарницки: То, в котором Вы находитесь и сегодня?
О, да! Да, конечно же...
Это единственно... возможный способ дыхания.
1997 фев 09 вс -- 1998 янв 21 ср